Причина стремноватости только одна: МНЕ СТЫДНО.
Мне катастрофически стыдно за запоротую идею. Потому что вынашивалась идея месяц, а на исполнение было отведено чуть больше суток, при том, моими же руками. Никто меня не тянул начинать фик с такой задумкой за сутки до дедлайна, но я такой я, что не могу совсем уж без фейлов.
Пожалуй, я процитирую тут кусочек из моего поста о ФБ:
У меня было желание написать фик до дедлайна, было время, чтобы сделать это, а еще была уверенность в том, что времени у меня достаточно, и вот сейчас я напишу план, а потом - точно-точно - успею по нему написать фик. Спокойно и не торопясь.
В РЕЗУЛЬТАТЕ МЕРРИ ПРОСРАЛ ВСЕ ПОЛИМЕРЫ И ПОЗНАЛ ДЗЕН НАПИСАНИЯ ФИКА В ДЕНЬ ВЫКЛАДКИ.
Я до сих пор не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, мне было очень плохо (как физически, так и морально стремновато), а с другой... ЧЕРТ ПОБЕРИ, это было весело. И МОЯ БЕТА - ГЕРОЙ ТОГО ЗЛОСЧАСТНОГО ДНЯ.
Как уже было сказано, я действительно просрал все полимеры, потому что напиши я фик хотя бы за день до дедлайна, у меня было бы время спокойно все осмыслить и подумать. А тут нужно было сделать это, потому что не сделай я, мне потом было бы в три раза более стыдно. И мне нравится, что фик все-таки написан: однозначным фейлом я его не считаю. В нем есть спорные и не очень понятные места, но я планирую переделать его, поэтому, так или иначе, все будет исправлено. И я сделаю это до НГ, потому что очень сильно хочу этого. Этот фик, оказывается, мне по-своему очень дорог.
Мы сидели с Кренделем целый день как идиоты и кочевряжились над этим текстам. Она мужественно терпела мое нытье и почти что истерику, и я не могу просто взять и выразить словами свою БЛАГОДАРНОСТЬ этому человеку. Потому что ты действительно сделала нереальное, и этот текст появился и увидел свет во многом благодаря тебе. Поэтому спасибо тебе огромное, друг. %)
Название: Стань моей душою
Автор: mr. AWESOME
Бета: Яблочный крендель
Размер: миди, 6566 слов
Пейринг: Портгас Д. Эйс/Портгас Д. Руж
Категория: гет
Жанр: частично POV, ангст
Рейтинг: от NC-17(kink!) до NC-21
Краткое содержание: Портгас Д. Руж очень любила своего сына. Иногда подобная любовь влечет за собой странные последствия.
Примечание: название фика, как и эпиграф, взято из текста песни группы Мельница.
Примечание #2: если вдруг кому-то захочется это прочитать, но не захочется читать много текста черным мелким шрифтом на оранжевом фоне, вот вам ссылка на скачку, пароль fandomOP2012.
Предупреждение: яндере!Руж.
Мне бы вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною,
Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя.
© Мельница, «Королевна»
Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя.
© Мельница, «Королевна»
Эйса окружала кромешная тьма, куда бы он ни шел. Он не чувствовал ни холода, ни тепла, ни боли. Ни даже собственного тела. Тьма была вокруг него; словно вакуум, она разом съедала все чувства и ощущения. Он не знал и не понимал, где сейчас находится.
«Интересно, так выглядит смерть?», думал Эйс, шагая вперед. Во тьме не было даже звуков. И никакого намека на свет в конце тоннеля, тот самый, о котором всегда говорят.
Эйс не особенно представлял себе, зачем он идет вперед. Ему казалось, что кто-то ждет его, и это чувство вело его, вслепую, точно новорожденного котенка, который идет, ощущая мать где-то рядом.
Звуков все еще не существовало, но постепенно до Эйса начал доноситься голос. Сперва он отдавался вдалеке, словно эхо, гулкое и неразличимое, но постепенно начал приобретать форму и силу. Это был женский голос, в меру громкий, но и не слишком тихий. Ровный и спокойный. Даже не спокойный, а успокаивающий.
Женщина звала его. И Эйс отчего-то шел, всё быстрее и быстрее, понимая, что его действительно ждут, что так нужно. Что он должен идти, иначе... Он не знал, как иначе.
*
Я помню день своей смерти, словно это было вчера.
Я никогда ни о чем не жалела, в том числе и об этом.
После моей смерти началась новая жизнь.
Я прекрасно помню день своей смерти, словно это было вчера. Умирать было больно, но совсем нестрашно. Тогда это казалось мне чем-то сродни избавлению. Или заслуженному отдыху. Я не ждала этого, но и не была против подобного исхода.
Во время беременности рядом со мной всегда был страх. Он преследовал меня день и ночь. Я боялась, что мой сын может умереть, ведь за нами охотились дозорные со всего света. И он не мог быть рожденным в безопасности.
Два года тянулись подобно двум десяткам лет, но в то же время дни летели с ошеломляющей скоростью. И однажды я просто почувствовала, что моего тела не хватит больше ни на что. Сдалась ли я? Не думаю. Скорее, я просто слишком поздно приняла решение. Я два года ждала нужного часа, и он наконец-то пришел.
Он родился очень быстро. Несколько часов мучительных родов показались мне секундами по сравнению с долгим, почти бесконечным ожиданием. Обыкновенная беременность длится девять месяцев. Моя длилась два года.
Я сразу поняла, что мне не удастся выжить. Вокруг было очень много крови, и я явственно чувствовала, как мои внутренности скручивает и сжимает, словно ребенок, выходя из моего тела, пытался вырвать их подчистую. Неосознанно, не желая сделать мне зла.
Я изо всех сил сжимала в кулаках простынь, в уголках моих глаз застыли слезы, но за все время я не проронила ни слова. Я не знаю, что именно помогало мне в тот момент держаться, но я сумела выдержать все – и боль, и холод, который медленно подбирался к моим пальцам.
Когда ребенок покинул мое тело и закричал на руках повитухи, я почувствовала дикую слабость и чуть было не упала на подушку. Усилием воли я сумела сесть и протянуть руки, чтобы обнять сына. Я хотела попрощаться.
«Эйс», – прошептала я и улыбнулась. Я все еще могла смотреть на него, слышать, как он кричит, и улыбалась – ведь все это означало, что я жива. Пока еще жива. Это как будто придавало мне сил, давало ложную надежду. Но мне было достаточно и такой.
Я улыбалась сыну и чувствовала, как постепенно холодеют ноги, как холод медленно пробирается выше, словно мое тело медленно покрывается инеем. Становилось трудно дышать – легкие понемногу отнимались, и чем меньше становилось воздуха, тем более размытой становилась картинка перед глазами.
Если видеть я перестала практически сразу, то слышала еще довольно долго, слышала, как медленно, словно в полудреме, опускается на кровать мое тело, слышала, как повитуха забирает у меня ребенка. Не чувствовала даже, только слышала. Слышала шорох одеяла, которым меня накрывали, слышала тиканье часов и какие-то успокаивающие слова, которые повитуха повторяла Эйсу. Наверное, она укачивала его. А он, наверное, думал, что это мать его укачивает. Я снова улыбнулась.
«Мы еще с тобой обязательно увидимся, Эйс», прошептала я. А Эйс, словно услышав, словно поняв что-то, закричал громче. Это было последним, что я услышала. Я умерла.
С тех пор прошло чуть менее пяти лет.
Все это время я глядела на своего сына, наблюдала, как он растет. Его забрали из Саус Блю в Ист Блю, отдали на воспитание какой-то женщине. Она была предводительницей горных бандитов, и нельзя было сказать, что из нее выйдет хорошая мать, но она не вызывала у меня никакого отторжения. Напротив – она отчего-то мне даже нравилась. Эйс, кажется, не слишком любил ее, да и она относилась к нему без ложной симпатии, но бывали редкие моменты, когда она говорила или думала о нем что-то хорошее. Теперь, когда я была мертва, я могла наблюдать за людьми куда пристальнее, чем при жизни, и начала лучше разбираться в их чувствах, поэтому я знала, что не ошибаюсь. При всех своих недостатках и резких словах Дадан в глубине души относилась к Эйсу с теплотой.
Эйс рос практически в одиночестве. Он был озлоблен на весь мир, и я явственно видела черноту, заполняющую его душу до самого ее дна. Такой маленький мальчик уже был пронизан ненавистью к миру и к себе, и от этого он вымещал агрессию на всем, что его окружало. Наверное, это помогало ему притупить боль.
Мне было печально смотреть на это, но, как бы я ни старалась, я не могла ничего сделать. Он шел один, в кромешной тьме пытаясь найти свой путь, а я могла только произносить его имя, пытаясь дать ему надежду. Хотя бы призрачную. Такую, какую он давал мне в последние минуты моей жизни.
Эйс очень рано научился причинять боль другим. Все дети жестоки, но он был словно сорвавшимся с цепи псом, которого слишком долго держали в неволе. В свои неполные пять лет он до крови избивал детей своего возраста, а иногда даже и тех, кто был незначительно старше его. Он обладал неистовой физической силой, которую, вероятно, унаследовал от отца, и уже в таком возрасте мог нанести серьезные увечья.
От этого его ненавидели и боялись еще больше. Казалось, что он хотел собрать на себе всю ненависть мира, как будто винил себя за что-то. В такие моменты я чувствовала, что мой живот начинает мучительно ныть, а после – сочиться кровью. На белом платье этот след проступал практически мгновенно. Душевная рана была глубока настолько, что причиняла физическую боль даже бесплотному духу. Я совсем не хотела моему Эйсу такой судьбы. Я всегда хотела, чтобы он родился и был счастлив. Я ошиблась?
*
Ему было только четыре года, а все уже считали его животным. Обезумевшим диким зверем, который набрасывается на всех без разбора.
Эйс слышал очень много разговоров о себе. «Говорят, ребенка Короля пиратов ищут до сих пор», – слышалось с дальнего конца улицы. «Надеюсь, он давно подох в выгребной яме! А лучше бы он совсем не рождался. Никогда», – раздавалось над самым ухом. «Такой, как он, не имеет права на жизнь. Он – сын чудовища. Такое же чудовище, как и его отец, носитель крови дьявола», – эхом отдавалось в голове.
Эйс много думал о том, почему он родился на свет. Почему он все еще жив. Он ведь мог давно умереть, так? Но он почему-то был все еще жив. Значит, так кому-то было нужно. Но кому именно? Временами ему казалось, что он вовсе не нужен даже самому себе.
Едва ему стоило услышать от кого-то о Короле пиратов, ему немедленно хотелось вырвать говорящему язык. Или раскроить глотку. Ему было только четыре года, а он уже был морально готов причинить боль другим. Все-таки они были правы – он был самым настоящим чудовищем. И ему не следовало жить.
Об этих мыслях Эйса не знал никто – ни Дадан, опекунша, ни Манки Д. Гарп, вице-адмирал Морского Дозора, который называл себя его дедом. Ни кто-либо еще из окружавших его людей. Эйс рос невероятно замкнутым мальчиком, и не было на свете такого человека, которому он бы мог доверить свои чувства и сомнения.
Когда Эйс отправлялся в город, на его пути всегда была огромная свалка, которую называли Серым Терминалом. Там жило множество людей: бродяги и бедняки, их семьи, да и просто те, кому было больше некуда пойти. Здесь было много детей. Эйс никогда не говорил с ними, потому что им было достаточно одного его взгляда для того, чтобы почувствовать страх – они смотрели на него, как загнанные в угол животные, опасаясь сделать лишний шаг. Взамен Эйс не трогал их. В глубине души ему казалось, что эти дети способны его понять. Все они, несмотря на то, что держались вместе или даже имели семью, были одиноки. Так же, как и он.
Городские дети были другими. Заносчивые и грубые, они пытались подражать окружающим их взрослым. Вторя за родителями, они говорили о Короле пиратов и его ребенке, выплевывая слова, как отвратительных пауков. Но, в отличие от взрослых, за свои слова дети часто платили выбитыми зубами и кровоподтеками по всему лицу и телу. Иногда Эйс не мог вовремя остановиться. В городе его ненавидели и одновременно с этим боялись до дрожи – тем страшнее было то, что он был всего лишь ребенком.
Эйс родился первого января. Он не привык считать этот день чем-то особенным, потому что Дадан и ее горные бандиты обыкновенно напивались до беспамятства, празднуя Новый год, а о нем никто даже не вспоминал. Этот день он старался проводить вне дома.
Ту ночь, когда Эйсу исполнилось пять лет, он провел на Сером Терминале. Это было его первым настоящим днем рождения.
Тогда он познакомился с мальчиком по имени Сабо. Тот рассказал, что недавно убежал из дома и теперь живет на свалке. Здесь у него было на удивление много если не друзей, то хороших знакомых – он легко сходился с людьми, был всегда вежлив и приветлив. Но Эйса поразило совсем не это.
Сабо ни разу не назвал ему ни монстром, ни чудовищем. В его глазах не было страха, в них был только живой, искренний интерес, и он не терял этого интереса даже тогда, когда получал на свои вопросы односложные ответы от Эйса, который не привык просто разговаривать с людьми. Но самым важным было то, что во время разговора Эйс не чувствовал лицемерной жалости, которая всегда появлялась в голосах взрослых, стоило им узнать, к примеру, что он – сирота. В какой-то момент Эйс просто понял, что Сабо желает с ним подружиться, и смог с легкостью сделать шаг ему навстречу. Теперь он больше не был один.
На свалке была небольшая елка, которую ее обитатели умудрились стащить с какой-то распродажи. Она была украшена рухлядью, которая имел в глазах бродяг хоть какую-то ценность: тут были блестящие золотом часы, узорчатые пряжки от ремней и даже женские украшения. Люди, которые жили в городе, имели привычку частенько выбрасывать то, что в глазах простого человека совсем не было мусором.
Эйс и Сабо широко открытыми от восторга глазами разглядывали роскошный новогодний фейерверк, сиявший над городом добрых двадцать минут. Городские власти никогда не скупились на празднества, и зрелище было поистине захватывающим. Впервые за всю жизнь в сердце Эйса поселилось тепло.
Однако после этого ему начали сниться странные сны. Они не пугали его, но казались непонятными. В них всегда было одно и то же – огромное пшеничное поле, ветряные мельницы и одинокая женщина в белом платье где-то вдалеке. Она стояла спиной, и Эйс видел только ее длинные вьющиеся волосы цвета меди с золотом и ярко-красный цветок, вплетенный между прядями. Она ничего не говорила, но его тянуло к ней, словно к магниту, изо всех сил хотелось подбежать к ней ближе, увидеть ее лицо, рассмотреть каждую его черту. Но как бы сильно Эйс ни бежал, у него не получалось приблизиться к ней ни на шаг – между ними так и оставалось бесконечное поле. А женщина словно была прикована к одному месту, ведь за все это время она даже ни разу не повернулась к нему лицом.
Через несколько дней после Нового года логово горных бандитов навестил Гарп. Он приехал, чтобы поздравить Эйса с днем рождения, и это заставило Эйса удивиться – ему казалось, что старик вообще не помнит об этом дне. Но в какой-то степени это было даже приятно.
– Старик, ты не знаешь, как выглядела моя мать? – однажды спросил Эйс. Ему отчего-то казалось, что женщина из снов ему знакома, хоть ему и не доводилось прежде видеть ее.
Вместо ответа Гарп сперва только хрустел печеньем, и Эйс хотел было уже уйти, но тот неожиданно развернулся к нему, доставая из внутреннего кармана пиджака небольшой квадрат белой плотной бумаги.
– Нужно было давно отдать это тебе, Эйс, – произнес он, протягивая бумагу Эйсу. На ее обратной стороне оказалась напечатана фотография молодой женщины в белом платье. В ее волосах медно-золотого цвета был красивый красный цветок. Несомненно, это была именно та женщина, которая ему снилась.
Эйс медленно поднес фотографию к лицу, жадно вглядываясь в лицо матери. Она была, как ему казалось, необыкновенно красива: черты лица были тонкими, но изящными, щеки и нос покрывали веснушки, в точности такие, как у Эйса, а улыбка и взгляд заставляли сердце неметь от восторга. Она воплощала какой-то неведомый Эйсу идеал, и это порождало чувства, которым пока невозможно было найти ни объяснения, ни названия.
– Я впервые за пять лет вижу, как ты улыбаешься, – Гарп рассмеялся и хлопнул Эйса по плечу. А Эйс даже не стал ему возражать – он был слишком увлечен образом матери. Он поднял голову и поглядел на Гарпа с благодарностью.
– Спасибо, – проговорил Эйс, с трудом скрывая живое любопытство, загоревшееся на дне его глаз. – Если ты знал ее лично, не расскажешь мне, какой она была?
– Честно говоря, я виделся с Портгас Д. Руж всего несколько раз, – в некоторой задумчивости произнес Гарп, почесывая в затылке. – Но могу сказать, что она была женщиной невероятной силы воли. Она очень любила тебя, даже когда ты еще не родился, и хотела всеми силами сберечь твою жизнь. Ради того, чтобы тебя не убили, она усилием воли не позволяла тебе рождаться больше года, и именно поэтому она умерла.
Эйс слушал все это, затаив дыхание. Раньше он совсем не представлял себе, какой была его мать, теперь же она виделась ему почти святой. Прекрасной и столь же недосягаемой. Теперь ему отчаянно хотелось снова увидеть ее во сне.
Со временем дружба Эйса и Сабо становилась все крепче, и уже вскоре они могли доверять друг другу самые большие свои тайны. Они стали лучшими друзьями, и у них появились общие цели – они мечтали накопить много денег и отправиться в море. Они верили в то, что так они смогут стать свободными от гнета королевства Гоа, в котором они жили, свободными от законов и предрассудков, да и вообще от всего на свете. Эйсу было плевать на то, что его отцом был Король пиратов – он хотел достичь своей собственной цели, не оглядываясь ни на какие авторитеты. Да и отец не был для него авторитетом, как для многих. Для Эйса он был скорее тем человеком, из-за которого погибла мать, и за это он его ненавидел. Ведь если бы мать была жива, он – а он точно знал это! – был бы счастлив. С матерью он смог бы выжить в совершенно любых условиях.
Но Эйс и сейчас мог сказать, что он почти счастлив – у него был прекрасный друг, который понимал его, которого понимал он сам. Еще год назад он и мечтать о таком не мог.
Все это время мать не покидала его снов. Теперь она появлялась немного чаще, чем раньше, и сюжет сновидений перестал повторяться – он, наоборот, менялся от раза к разу. Эйс мог подойти к ней ближе, даже заговорить с ней. Ему казалось, что в этих снах он как будто попадает в иной мир – настолько реалистичными они были. Он чувствовал ласковые прикосновения матери, когда она обнимала его или ерошила его непослушные черные волосы, он отчетливо слышал ее голос, различая каждое слово. Иногда Эйс даже задумывался о том, а что, если ему просто снится, мир, в котором она умерла, тогда как на самом деле они всегда вместе. Просыпаясь, он старался отбросить эти мысли, но они так или иначе не давали ему покоя.
Пять с чем-то лет его жизни прошли размеренно и спокойно. Они вместе с Сабо отбирали деньги у городских преступников и пиратов, которые изредка заплывали в гавань небольшого затерянного в Ист Блю островка, и за это время у них успела накопиться порядочная сумма. Нужно было собрать еще немного денег, пару лет подождать, и можно было отправляться к своим мечтам, за горизонт, где жизнь обещает быть прекрасной и свободной.
Однажды в жизни Эйса появилось маленькое недоразумение. Оно было очень шумным, не в меру активным и любознательным. Недоразумение звали Луффи.
Ему было семь лет, и он был, помимо прочего, жутким плаксой. Этот мальчик был родным внуком Манки Д. Гарпа, которому, по-видимому, казалось привычным отдавать уже второго вверенного ему ребенка в руки Дадан. С тех пор Луффи стал жить вместе с ними в штабе горных бандитов.
Он практически не умел о себе позаботиться, не умел себя защитить, и это невероятно злило Эйса. Более невыносимым было разве что отчаянное желание Луффи с ним подружиться. Несмотря на Сабо, Эйс все еще не мог окончательно доверять людям, и уж тем более не был таким открытым, как Луффи.
Эйс обходился с Луффи довольно жестоко. Он избивал его почти до потери сознания, сбрасывал на него огромные горные валуны, а однажды даже столкнул с моста в быструю горную реку, кишащую крокодилами. Но мальчик раз за разом поражал его своей живучестью и упорством в достижении целей. Однажды случилось так, что Луффи обнаружил их с Сабо тайник на Сером Терминале, где мальчики прятали свои сокровища.
Ни Сабо, ни Эйсу не хватило духа, чтобы решиться убить маленького мальчика, выведавшего их главный секрет. Вместо них это были готовы сделать пираты – они хотели поймать детей, стащивших их ценности, но вместо них обнаружили лишь беззащитного Луффи, который не мог ни сопротивляться, ни даже лгать. Тем не менее, как бы жестоко ни обращались с ним пираты, он не выдавал местонахождения тайника. Даже Эйсу стало стыдно за свой столь малодушный поступок, когда он узнал об этом от Сабо.
Им удалось освободить Луффи, и после этого Эйс все-таки смог признать его по достоинству. Его сила духа заставляла невольно восхититься. А еще маленький Луффи хотел стать Королем пиратов, и это имело для Эйса особенное значение. Он верил в то, что такой человек, как Луффи, никогда не допустит ошибок его собственного отца.
Постепенно они окончательно приняли Луффи как равного, как своего лучшего друга, а после – и как названного брата. В тот день, когда они провозгласили себя братьями, они трое поклялись, что непременно достигнут своих целей и станут самыми свободными людьми из ныне живущих.
Эйс с самого начала своей жизни усвоил одно простое правило: счастье – это не навсегда. Яркими, но полными боли и ужаса картинами пролетел перед его глазами пожар на огромной свалке, Сером Терминале. Множество людей на его глазах сгорело заживо, и воздух пропах жженой резиной и горелым мясом. Он видел, как человеческая жизни обрывается за несколько секунд. Вспыхивают волосы и одежда, а все остальное догорает чуть медленнее. Огонь отпечатался в сознании Эйса как необузданная стихия, против которой очень трудно бороться.
После пожара Эйс захотел стать пиратом еще отчаяннее, чем прежде. Еще отчаяннее захотел стать свободным, потому что догадывался, что пожар на свалке случился не просто так. В королевстве Гоа с нетерпением ожидали визита человека из Мировой знати, и это было вполне в духе правительства: уничтожить место, именуемое рассадником отбросов. О Мировой знати Эйс однажды слышал от Гарпа, а Гарп, в свою очередь, отзывался о них не только нелестным образом, да еще и с привычной ему экспрессией. Эйс всей душой ненавидел все эти рамки, правила и законы, что насаждались обыкновенным людям, а когда он увидел этот произвол своими глазами, он еще более уверился в своем мнении.
На следующий день их с Луффи ждало еще одно потрясение. Сбежавший из королевства Сабо погиб от руки того самого человека из Мировой знати, которого так ждали в Гоа. В его лодку выстрелили, и она стремительно пошла ко дну, а самого мальчика больше никто не видел. Этот день запомнился Эйсу очень надолго – это был один из немногих дней, когда он позволил себе заплакать. Но никто, конечно же, не видел его слез. Никто из живых людей.
Ночью Эйс долго не мог сомкнуть глаз. Луффи давно уже мирно посапывал рядом с ним, изредка всхлипывая во сне. Он проплакал весь день, а Эйс полдня проторчал привязанным к дереву – как только он узнал о гибели лучшего друга, ему тут же захотелось отомстить его обидчикам, но Дадан не позволила этого сделать. Когда его выпустили, он прочитал найденное одним из бандитов Дадан письмо, которое Сабо хотел отправить ему и Луффи, но не успел. Сабо просил его присмотреть за Луффи, и эта просьба заставила Эйса задуматься над своей жизнью. Теперь он действительно был для Луффи единственным защитником и единственной опорой. Единственным в своем роде старшим братом.
Когда Эйс, наконец, провалился в сон, его окружила чернота. Было гулко, как в глубокой пещере, а где-то вдалеке слышалось едва различимое журчание воды, похожее на подземную речку. Повсюду была вода, которая наполняла пещеру целиком, но не доставала Эйсу даже до щиколоток – очевидно, тут действительно была река.
Он поднялся и пошел вперед практически на ощупь. Вскоре его глаза привыкли к темноте, и он начал различать влажные стены пещеры, покрытые мхом. По ним с потолка тоже стекала вода.
– Эйс, – вдруг позвали из темноты. Голос был очень тихий, но при этом отчетливый. Эйс безошибочно узнал голос матери, сорвался с места и побежал, невзирая на темноту вокруг. Ему казалось, что если мать где-то здесь, то с ней он точно будет в безопасности, и ничто его не пугало. А, быть может, это она нуждалась в его спасении.
Эйс неожиданно выбежал из туннеля и оказался в большом каменном зале. Здесь царил полумрак – кое-где на потолке и стенах сияли бледно-голубые кристаллы. Он не знал, что это такое, но это зрелище поражало своим великолепием. Вдали зала виднелось озеро, в которое сверху падал сильный поток воды – видимо, его шум Эйс слышал ранее. Рядом с озером стояла его мать, и в руках у нее был какой-то круглый сверток.
Эйс подбежал ближе и вдруг остановился. В свете кристаллов красота Руж приобретала какой-то мистический оттенок, и он стоял, очарованный ею, не в силах пошевелиться. Сейчас ему казалось, что он никогда в жизни не видел женщины прекраснее, и от этого его щеки слегка порозовели.
Шагнув вперед, Эйс прильнул к матери, и она опустила руку ему на затылок, поглаживая по волосам. Второй рукой она продолжала держать сверток.
– Эйс, я так рада, что у тебя появились друзья, – прошептала она, зарываясь пальцами в его волосы. – Но сегодня... Сегодня кое-что произошло, да?
Эйс поднял голову и чуть отстранился. Он смотрел на нее снизу вверх, смотрел на легкую улыбку, тронувшую ее изящные губы, и не смог сдержать слез. Эйс не до конца понимал, что он сейчас ощущает сильнее – скорбь по Сабо или безграничную любовь к матери, которая, кажется, заполняла собою все его мысли. Заполняла и заставляла забывать о Сабо, забывать обо всем, кроме Руж, которая стояла перед ним и улыбалась.
– Да, мама, – произнес Эйс, стирая слезы кулаком. – Сегодня погиб мой самый лучший друг.
– Ты знаешь, почему он погиб?
– Знаю. Его застрелил этот ублюдок из Мировой знати, – Эйс сжал кулаки со всей силой, – если бы я мог, я бы прямо сейчас...
– Не нужно, Эйс, – Руж смотрела на него с выражением полнейшего спокойствия на лице; казалось, она хотела передать свое спокойствие и сыну. – Местью ты не сможешь ничего добиться. Разве кому-то станет от этого хорошо? Ты не сможешь вернуть Сабо таким образом.
– Ты права, но...
Эйс закусил губу. Он понимал, что мать говорит правильные вещи, но от этого ему становилось еще более не по себе. Пропасть между любовью и скорбью с каждой секундой росла все стремительнее.
– Я права, милый, – она вдруг тихо рассмеялась, – я точно знаю, что права!
Руж непривычно резким движением сдернула со свертка мешок, и Эйс, охнув, сделал шаг назад. Прямо на него пустыми, словно стеклянными глазами смотрела голова Сабо. Вместо правого уха у него была огромная рана, покрытая запекшейся кровью багрового цвета, кудрявые светлые волосы тоже были в крови. Рот был приоткрыт, и был виден ввалившийся и посиневший язык. Лицо также обладало синеватым оттенком.
– Мама?.. – обескураженно прошептал Эйс, мигом ощущая, что во рту пересохло. – Что ты?..
Он не мог толком ничего сказать. Мысли и чувства путались, переплетались, сердце колотилось, как сумасшедшее, а кровь прилила к голове, отчего Эйсу сделалось нестерпимо жарко. Руж же не отвечала ничего. Она смеялась.
Это выглядело, как абсурдная карикатура на реальность. Красивая женщина в белом платье стояла перед своим сыном, держа в руках отрубленную голову его лучшего друга, и смеялась. Ее смех был нежным и переливчатым, будто горный ручей, но от этого становилось еще более жутко. Эйс никак не мог оторвать взгляда от стеклянных глаз Сабо и от его шеи, которая резко обрывалась на середине, словно по ней очень долго били затупившимся топором. Кожа и ошметки кровеносных сосудов выглядели похожими на неровную бахрому наспех разрезанной ткани.
Эйс никогда не отличался особенной впечатлительностью. Но от этого зрелища он чувствовал, как руки начинают мелко дрожать, а колени подкашиваются. Он подошел к матери, которая вдруг прекратила смеяться, и схватился за подол ее платья, чтобы устоять на ногах. Он не понимал, что сейчас с ним творится.
– Вы стали слишком близки, Эйс, – проговорила она с прежним спокойствием, но ее губы вдруг дернулись, словно в судороге, и растянулись в улыбку. – Видишь?.. Ты видишь? Нет... Но увидишь!
Она замолчала и резко рассмеялась, а Эйс, обессилено отпустив ее платье, рухнул на колени. У него кружилась голова. Эта женщина перед ним совсем не была похожа на ту Руж, которую он так сильно любил. Что-то в ней было чужеродным, но это чужеродное вместе с тем необъяснимо манило Эйса. Ему хотелось разгадать эту тайну. Или хотелось даже чего-то большего, но он пока не осознавал, чего именно.
– Ты увидишь, когда я заберу и твоего младшего братишку, – отсмеявшись, произнесла Руж. Отчего-то она выглядела слегка запыхавшейся. В полумраке пещеры казалось, что её глаза светятся. – Он такой чудесный мальчик! Я заберу его к себе, и Сабо больше не будет так одиноко, правда? А ты... ты будешь со мной, Эйс. Всегда. Правда ведь? Правда, Эйс?
Голова Сабо выпала из ее руки и медленно покатилась в сторону. Проводив ее взглядом, Эйс вновь посмотрел на мать. Он хотел сказать что-то, но вдруг почувствовал, как теряет сознание. Мир погас, и все исчезло.
Эйс вскочил с подушки, тяжело дыша, будто одним махом пробежал тысячу километров.
– Луффи! – неосознанно воскликнул он. – Луффи, Луффи, ты где?
Пару раз моргнув, Эйс обнаружил, что брат все так же лежит возле него, сладко посапывая и даже не думая просыпаться. Эйс опустил руку на его макушку и потрепал по волосам, а когда лег обратно, притянул Луффи к себе и сжал его в крепких объятиях.
– Я обязательно буду защищать тебя, брат.
*
Я всегда очень сильно любила Эйса.
Я чувствовала что-то странное. Всякий раз, когда я видела, как Эйс находит близких ему людей, я не могла найти себе места. Я всегда хотела, чтобы мой сын был счастлив, и появление друзей в его жизни меня безгранично радовало. Но вместе с этим я ощущала, как Эйс все сильнее отдаляется от меня. Я разговаривала с ним все также часто, как и раньше, но когда он улыбался, я понимала, что эта улыбка все реже адресована именно мне. Другие люди играли все большую роль в его жизни, и я не могла с этим смириться. Иногда я ненавидела себя за это. Всякий раз после спонтанных вспышек ревности я мысленно просила у него прощения. Очень, очень долго.
Когда Эйсу исполнилось семнадцать, он покинул родной остров с твердым намерением стать пиратом. Его братишка, Луффи, стоял на берегу и долго кричал ему что-то, радостно махал руками и подпрыгивал на месте. Я не могла смотреть на это спокойно – несколько лет назад я чуть было не хотела убить этого ребенка. Но со временем я поняла, что он все-таки очень важен Эйсу, а я не могу лишить своего любимого сына кого-то, кто ему настолько дорог. Я привыкла думать, что он дорожит нами одинаково, ведь это и правда было так.
Я искренне восхищалась своим сыном: за семь лет он действительно сумел достичь многого. И чем дальше он удалялся от родного дома, тем больше он напоминал мне его отца – Роджера. Они были чрезвычайно похожи друг на друга внешне, Эйс унаследовал от него Королевскую волю и непревзойденную физическую силу. В свои семнадцать он был необыкновенно мужественен, отважен и смел, а уж если речь шла о защите чего-то ценного и значимого, ему не находилось равных. Иногда я всерьез переживала за него, но он всякий раз выходил из самых страшных схваток живым и здоровым, а завладев силой огненного фрукта, стал еще сильнее и куда опаснее.
Я любовалась им и не могла оторвать взгляда. От прежнего нелюдимого и замкнутого мальчика не осталось и следа – он вырос обаятельным юношей, который располагал людей к себе, был искренним и честным, и это, думается, подкупало. Он сумел быстро собрать команду надежных и сильных людей, и стал капитаном, как он всегда и мечтал. Я была счастлива.
Вместе с этим я понимала, что совсем скоро мне не найдется места в его жизни. Это было справедливо, потому что я умерла семнадцать лет назад, и все, что осталось у Эйса на память, – одна фотография, но это было слабым утешением. Я ощущала, будто теряю опору, будто почва исчезает из-под ног. Все, ради чего я сейчас существовала, было готово рухнуть в один миг.
Но устояло.
Это был первый раз, когда Эйс не смог достичь своей цели. Он стремился убить одного из величайших пиратов, Белую Бороду, но так и не смог этого сделать, недооценив соперника. Когда его и команду взяли в плен, он предпринимал еще множество попыток, но все они закончились одинаково – неудачей. Он был расстроен и подавлен, и я пыталась приложить все силы для того, чтобы утешить его. В этот момент мы стали необыкновенно близки.
Со временем все наладилось. Я чувствовала себя счастливой, потому что снова была вместе с Эйсом, а он постепенно начал привыкать к команде, в которую он попал. У него появились верные и настоящие друзья, а через какое-то время, когда он освоился окончательно, его назначили командиром второго дивизиона.
Его друзья мне понравились. Эти люди были старше Эйса, но они сошлись на удивление быстро. Они отлично понимали друг друга, и каждый всегда был готов придти на помощь другому, что бы от него ни требовалось. Я всегда мечтала о том, чтобы у Эйса появились такие друзья.
Я ненавидела их. Это были двое командиров других дивизий – первой и четвертой. У них со временем появились общие шутки, какие-то забавные истории, которые Эйс мне пересказывал, хотя я и так все их знала. Я слушала его, обнимала его и улыбалась, в мыслях расчленяя каждого из его друзей на равные кусочки острым поварским ножом. А потом я разбивала эти кусочки человеческой плоти тупым тесаком до такой степени, что они превращались в непонятное месиво из кожи, крови, мяса и костей. Разбивала и смеялась от счастья, зная, что Эйс отныне и навсегда будет принадлежать только мне.
*
Счастье в этот раз было с Эйсом совсем не так долго, как в прошлый раз. Все рухнуло в одночасье.
Он едва успел увидеть, как Тич скорчился над неподвижным телом Тэтча, словно в судорогах, – Эйс прекрасно знал, чем вызвано его недомогание. Дьявольский фрукт, что обнаружил Тэтч среди вражеских трофеев. Тичу был нужен именно он.
Эйс не понимал, как они могли быть настолько слепы. Он всегда считал Тича своим другом, тот был, в конце концов, его подчиненным, человеком, за которого Эйс, как и любой из команды, без раздумий отдал бы жизнь. А сейчас этот же человек забрал жизнь одного из тех, кто считал его своим боевым товарищем. Эйс не знал, что в нем было сильнее – боль от потери лучшего друга, отозвавшаяся глухим ударом где-то в глубине сердца, напомнившая о старой ране, или же неконтролируемая злоба по отношению к предателю.
Когда агония закончилась, Тич встал в полный рост и громко рассмеялся. Эйс, ощущая, как его словно разрывает изнутри, немедленно обратил свое тело в огонь и бросился на своего бывшего товарища, но Тич просто исчез. Никто так и не успел понять, что за способность была у этого дьявольского фрукта.
Эйс с минуту стоял возле тела Тэтча и невидящим взглядом сверлил его грудь. Стилет был воткнут в самое сердце, и рубашка пропиталась кровью. Кровь была, казалось, повсюду – на левой руке, на одежде. И даже на досках палубы. Вокруг засуетились люди, кто-то даже пытался заговорить с Эйсом, но он ничего не слышал. Все звуки и все люди на несколько секунд пропали из его мира, когда он упал на колени возле трупа и почувствовал, как горло словно сжимает чья-то мертвенно-ледяная рука. Словно это он сейчас умер, а вовсе не Тэтч. Слезы, текущие по щекам, казались ему обжигающими.
Эйс до боли хотел отомстить. Он не мог спокойно пережить такого подлого предательства, и практически наяву видел, как сжигает Тича заживо, как горит его чертова огромная туша, словно туша дикого зверя – молча, не в силах произнести ни слова. Потому что легкие давно уже заполнены ядовитым дымом и запахом собственной горелой плоти.
Но Эйс не хотел оскорблять память друга подобными вещами. Поэтому он с удивительным, почти стоическим спокойствием пережил похороны. К счастью, с ним была вся команда, объединенная общим горем, и вместе с ними все несчастья казались преодолимыми.
Ни Марко, ни отец, ни кто-либо еще не смог остановить Эйса. В своих решениях он был слишком упрям и резок, чтобы отступаться от них. Именно поэтому, невзирая на уговоры команды, он, как капитан второго дивизиона, отправился в путешествие, чтобы найти Тича и судить его по пиратским законам. Жизнь за жизнь, и никак иначе.
Эйсу снова, совсем как в детстве, снилось огромное пшеничное поле. Сейчас это согревало его израненную душу, как и практически любое детское воспоминание. С течением времени память постепенно сглаживала острые углы, и Эйс, хотя и помнил все унижения и лишения, которые ему приходилось пережить будучи ребенком, относился к этому проще.
Он неспешно шел по полю, и теперь оно не казалось ему столь необъятным, как прежде. С тех пор минуло почти пятнадцать лет, и время, когда он не мог и мечтать о том, чтобы пересечь поле, прошло. Эйс двигался к одной из ветряных мельниц. Он не был точно уверен в том, что ждет его там, но знал, что ему непременно нужно туда попасть. Это было очень важно.
Когда он отворил старую скрипучую дверь и ступил на лестницу, сверху послышался негромкий женский смех, звучащий словно перезвон маленьких колокольчиков. Сердце Эйса забилось быстрее, и он в волнении взбежал по ступенькам на верхний этаж. Спиной к нему стояла молодая женщина с длинными вьющимися медно-золотыми волосами, в которые был вплетен красный цветок гибискуса. Она была одета в длинное белое платье.
Женщина повернулась, и Эйс с улыбкой шагнул к ней навстречу. Она держала в руках какую-то книгу – видимо, то, что она прочла, и послужило поводом для веселья. Или же она просто была столь рада его видеть.
Эйс подошел к ней ближе и склонился к лицу, – она была чуть ниже его – чтобы поцеловать. Книга выпала из ее рук и с глухим стуком упала на пол, но никто из них этого не заметил. Она обхватила его руками за шею и прижалась вплотную, целуя в ответ.
Когда поцелуй прервался, они несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Эйс прикоснулся губами к ее шее. Она наклонила голову назад, откидывая волосы, и, улыбаясь, прошептала:
– Я так долго ждала тебя, Эйс!
– Я знаю, знаю... Руж, – негромко произнес Эйс, целуя ее в ключицу. Руж тихо и счастливо рассмеялась.
Чем старше становился Эйс, тем меньше становилась дистанция между сыном и матерью. Теперь, когда Эйсу было почти двадцать, он и Руж выглядели ровесниками – когда та умерла, ей было примерно столько же. И если раньше она была для него просто любимой матерью, на которую он смотрел снизу вверх, которая казалась ему недостижимым идеалом, сейчас он чувствовал, что любит ее по-настоящему. Он понимал, что это было неправильно, но иначе не мог. А она даже не сопротивлялась.
Эйс быстро подхватил ее легкое платье за подол и стянул его через верх. Тем временем Руж ловко расправилась с пряжкой на ремне его шорт, и после пары движений они плавно соскользнули вниз. Он, взяв ее за спину, мягко опустил на мешки с мукой, кучей сваленные у стены, и прижался губами к груди, покрывая ее быстрыми поцелуями. Она перебирала его волосы, пропускала их через свои пальцы и облизывала губы, пока он продолжал целовать ее, медленно подбираясь к животу.
Когда Эйс отодвинул в сторону ее левую ногу, Руж неожиданно притянула его к себе и неистово поцеловала в губы. Эйс наклонился вперед и вошел в нее, чуть помедлил и начал двигаться, придерживая ногу. Он не разрывал поцелуя, и сам целовал ее снова, охватываемый ворохом необъяснимых и довольно противоречивых эмоций. Но главным по-прежнему оставалось одно: Эйс наверняка знал, что Руж счастлива. А это делало счастливым и его.
Когда все закончилось, он почувствовал, как она на секунду сжалась, а после расслабленно застонала, уткнувшись губами в его шею. Эйс опустился на мешок с мукой и прижал к себе Руж, целуя ее в макушку.
– Я так люблю тебя, Эйс, – прошептала она, закрывая глаза.
– Я знаю, – просто ответил он, гладя ее по голове. – Я тоже.
*
Кажется, на этот раз мой мальчик проиграл.
Эйс, пытаясь отомстить за погибшего друга, попал в Импел Даун. Я не могла себе представить тюрьмы, охраняемой лучше, чем эта. Сбежать оттуда было практически невозможно. А он и не пытался.
Каждый день я наблюдала за тем, как Эйс сидит весь в крови, прикованный к стене в своей камере, и мне казалось, что мое давно уже не бьющееся сердце отсчитывает последние удары. Я считала дни до казни.
Они должны были убить его. Подумать только... Двадцать лет назад я изо всех сил защищала своего сына своей Волей, всем своим сердцем, а сейчас... Сейчас он снова мог умереть. И – столь иронична порою судьба – от рук тех самых людей, от которых я так сильно жаждала его защитить. Прошло всего двадцать лет.
Я была готова сойти с ума. Я не могла ничего поделать, и мне оставалось только смотреть на то, как Эйс сидит в камере, разговаривая со своим сокамерником-рыбочеловеком, и, кажется, медленно готовится к смерти. Я отчаянно не понимала, почему он так настроен. Почему к нему вдруг вернулось все то, что мучило его в детстве – эти сомнения, эта ненависть к себе и это проклятое желание смерти. Или, вернее сказать, пренебрежительное отношение к жизни.
Я знала, что Эйс не слышит меня, но каждый день упорно велела ему не сдаваться. Он ведь хотел стать самым свободным из ныне живущих. Он, как никто, стремился побороть эти законы и рамки, ограничивающие его. А теперь не оказывал никакого сопротивления.
Я молча смотрела на то, как в день казни его ведут на эшафот. Я не могла даже плакать – черт знает, что я тогда чувствовала. Это было выше моих сил, но я старалась держаться. И держалась. Я – двадцать лет мертвая женщина в теле юной девочки – держалась. Он – нет.
И это было больнее всего.
«Живи, пожалуйста, – шептала я, чувствуя, как в уголках глаз выступают слезы, – все, что угодно, Эйс. Пускай погибнет весь мир. Но ты – живи. Не смей умирать, ведь ты же стольким это пообещал!»
Когда в Маринфорде появилась команда Белой Бороды во главе с их огромным капитаном, я почувствовала надежду. Словно поняв мои чувства, надежду почувствовал и Эйс. Теперь он был наполнен волей к жизни как никогда раньше. И я улыбнулась.
Когда Луффи сумел освободить его, я была готова заплакать от счастья. Надежда захватила меня, и я почувствовала эйфорию, когда увидела, как ловко Эйс и Луффи расправляются с дозорными.
Но говорят, что чем выше взлетишь, тем больнее падать. Так оказалось и в этот раз.
Когда высокий мужчина в белом плаще Дозора прицелился своей обращенной в магму рукой, чтобы поразить Луффи, Эйс мгновенно возник между ними. Когда магма прожгла его тело насквозь, я почувствовала, что мой живот снова кровоточит. Так же, как это было двадцать лет назад.
Я чувствовала себя так, словно на месте Эйса была я сама. Мои внутренности скручивало и испепеляло, и я ощущала, как они медленно плавятся, причиняя дикую, ни с чем не сравнимую боль. Такую боль было бы не под силу спокойно стерпеть обыкновенному человеку, не обладающему Волей, в этом я была уверена. Мне было уже все равно, но слезы лились из моих глаз неконтролируемо, с одной стороны – от боли, с другой – от осознания того, что ничего у нас не получилось. Не получилось спасти Эйса.
Поле боя охватила паника. Казалось, что никто не верил в то, что только что произошло, а Эйс лежал на руках у Луффи и улыбался. В последний раз улыбнулась и я.
Прежде чем исчезнуть, я успела подумать об одной очень важной вещи.
«Возможно, у тебя все еще есть надежда на нечто большее, чем было у меня, мой дорогой Эйс».